Нестеренко Алексей Иванович: Военные мемуары

«ПЕРВЫЕ ШАГИ»

Прошли тревожные дни, полные переживаний и волнений, благополучно сданы вступительные экзамены и, наконец, 1 сентября 1925 года объявлен приказ о зачислении нас курсантами Красноярской артиллерийской школы.

На другой день, после объявления приказа, в гарнизонной бане нас всех остригли наголо. Сколько из-за этого возникло огорчений у любителей пышных причесок и лихих чубчиков! Но безжалостно снимались все шевелюры, самых причудливых форм - от лохматых косм, непокорно сваливающихся на глаза, до модных, кудрявых, гордо откинутых назад.
Здесь в предбаннике мы освобождались от штатской одежды: нам выдали новое белье, и суконное, стального цвета курсантское обмундирование, с черными артиллерийскими петлицами на воротниках и «разговорам» c красной окантовкой, добротные яловые сапоги с железными подковками на каблуках, кожаные ремни и летние "буденновки" с козырьками спереди и сзади, в шутку мы их называли "здравствуй и прощай".Шинели выдали БУ (бывшие в употреблении), тоже с артиллерийскими петлицами и нагрудными "разговорами".

Форма нам понравилась и скоро мы почувствовали ее магическую силу. Среди нас, поступающих в школу, были разные люди. Были младшие командиры сверхсрочной службы и даже краскомы - участники гражданской войны, ходившие в длинных шинелях с темными воротниками и обшлагами в военном снаряжении, в шпорах и при оружии; держались они смело и уверенно, на них мы смотрели с уважением и некоторой завистью. Были рабочие и деревенские парни, которые держались скромно и застенчиво, и были дети городской интеллигенции, чувствующие свое превосходство в общем культурном развитии, эти вели себя развязно, непринужденно и заносчиво.

Форма все поставила на место : у тихих и скромных появилась смелость и уверенность, а у развязных и высокомерных она вызвала сдержанность в поведении. Все стало общим: и одежда, и питание, и учеба; все строились по общему ранжиру и садились за общие столы и парты.

Это была удивительная, внешняя пока, переделка людей, которая потом способствовала сплочению коллектива и вырабатывала общие черты характера будущих командиров.
После изучения основных положений Устава, Внутренней службы и строевой подготовки, нас стали назначать дневальными на конюшне.

И вот тут-то и начались мои первые учебные неудачи и огорчения.

При моем заступлении на дневальство дежурный по конюшне, курсант старшего курса, провел меня по всей конюшне и проинструктировал о том, что нравы у лошадей разные: есть среди них диковатые и строптивые, к которым заходить в стойла надо осторожно, но смело и решительно, называя по "кличке" и ласково похлопывая рукой по крупу и шее лошади, только после этого можно приступать к уборке стойла и давать корм.

Особое мое внимание дежурный обратил не небольшого серого коня по кличке "Буйный" и предупредил меня, что это очень строптивый и коварный конь, который не любит, когда в стойло к нему заходят молча, он может неожиданно лягнуть.

Ознакомившись со всеми подопечными мне лошадьми нашей батареи, а их было около 80-ти, я приступил к своим обязанностям. Увлекшись своей работой по уборке стойл, я переходил из одного в другое, лошади вели себя спокойно. Воспоминания о доме, о друзьях-товарищах, желание покрасоваться перед ними в новой и красивой военной форме, мечты о любимой девушке настолько поглотили мое внимание, что я совсем забыл предупреждения дежурного об осторожности.

Молча вошел я в стойло "Буйного" и, не успев сделать и шага, как получил мощный удар в грудь и отлетел в противоположное стойло под задние ноги другой лошади, к счастью, оказавшейся вполне мирного характера и только слегка посторонившейся от неожиданного гола, счет оказался 0-1, явно в пользу "Буйного".

От удара у меня потемнело в глазах и перехватило дыхание. С трудом поднялся и увидел на своей груди два четких отпечатка задних подков "Буйного". Я был зол на "Буйного", но еще больше зол на самого себя за халатное отношение к инструктажу дежурного.

В это время вошел дежурный, увидел, что я привожу себя в порядок, заметил отпечатки подков на моей груди и спросил: "Что случилось?".Я ответил, что "Буйный" едва не убил меня. Он покачал головой и начал бранить меня за халатность и невнимательность: "Ведь я же тебе специально показал "Буйного" и предупредил о его коварных повадках и чтобы ты был с ним особенно осторожен!". "Виноват, забыл'* - ответил я.

"Ты - курсант, забывать инструктаж не имеешь права, -продолжал бранить меня дежурный, затем повел в другое помещение, приказал раздеться и показать грудь, на которой обнаружились темные синяки. Дежурный глубоко вздохнул и сказал: "Твое счастье, что так легко отделался, "Буйный" мог раздробить тебе челюсти и разбить все твои печенки, селезенки....

Из-за тебя и я мог пострадать." Затем спросил, как я себя чувствую, не нужна ли замена. Я ответил, что отдышался, замены не надо. Мне было трудно, ночь казалась бесконечно длинной, но, чувствуя свою вину, я добросовестно отработал положенное время.

Грудь у меня болела несколько дней, но об этом я и дежурный, по моей просьбе, начальству не докладывали, боясь вполне заслуженного взыскания за халатность.

Этот случай на всю жизнь научил меня при исполнении воинских обязанностей не думать о посторонних вещах и даже о любимой девушке. О ней можно мечтать, когда отдыхаешь и этому способствует обстановка, а, главное, быть внимательным к инструктивным указаниям и четкому их выполнению.

«СРОЧНЫЙ ПАКЕТ»

Летом 1926 года наша Красноярская артиллерийская школа выехала в Юргинские лагеря.

Старшина нашей батареи, курсант старших классов, РЕЙЗМАН И.А., бывший красный командир, участник гражданской войны, пользовался авторитетом и всеобщим уважением. Это был привлекательной внешности человек, высокий, стройный, с правильными чертами смуглого лица, большими темно-серыми глазами, умница, отличник учебы, требовательный старшина и веселый собеседник вне службы.

Однажды в училище случилось "ЧП". В то время Юргинский полигон занимал обширную территорию.В периоды, когда не было полевых учений, дивизионы лошадей большими табунами выгонялись на обширные пастбища полигона. и случилось так, что около 10 лошадей оторвались от своего табуна и затерялись в просторах полигона, мы предполагали, что их задрали волки, которых там было превеликое множество.

Потеря 10 лошадей для училища было чрезвычайным происшествием, о котором, в случае, если лошади не будут найдены, надлежало донести в округ и в ГУВУЗ в Москву.

Начальник училища в этом поиске лошадей предусмотрел и учебно-методическую задачу: своего рода разведку с четким планом и сроками донесений, и приказал организовать поиск несколькими группами конных всадников и прочесать территорию не только Полигона, но и прилегающих сел и деревень.

Был разработан план, каждой группе отводился отдельный район, указывались маршруты и пункты для сбора донесений о результатах поиска. Все группы объединились в Поисковый отряд. Начальником отряда был назначен старшина РЕЙЗМАН И.А.

Старший каждой группы должен был к определенному времени и в определенные места представлять письменные донесения начальнику отряда - т. РЕЙЗМАН, который, обобщая донесения старших групп, обязан был два раза в сутки к определенным часам доносить Начальнику училища о результатах поиска.

Однажды, в день работы Поискового отряда, я стоял дневальным у грибка на передней линейке - это было мое первое дневальство в лагерях.

Во время обеда, когда вся батарея под командой дежурного ушла в столовую, ко мне подскакал на взмыленной лошади всадник и передал срочный пакет, предупредив, чтобы он был немедленно передан дежурному для доставки Начальнику училища.

В этот момент на территории батареи не было ни одного человека, т.к. смена дневальных ушла на обед, поэтому передать пакет было некому, и я положил его на перекладину под крышу грибка. Когда очередной дневальный сменил меня, я ушел обедать и забыл про пакет. После обеда, получив от дежурного ряд заданий и выполняя их, я ни разу не вспомнил о пакете и после смены, поужинав и почистив оружие, лег спать.

Вдруг, рано утром, еще до подъема батареи, меня разбудил дежурный и приказал срочно явиться к старшине батареи. Я быстро оделся и вошел в палатку старшины, теряясь в догадках: чем вызван такой срочный вызов. Старшина батареи РЕЙЗМАН в полной форме сидел за столиком, усталый, мрачный и строго смотрел на меня. Доложив о прибытии, я сразу услышал вопрос:
- Курсант НЕСТЕРЕНКО, вы стояли вчера дневальным на передней линейке?
- Так точно - ответил я.
- Пакет получили? - Да, ответил я.
- А где пакет? - спросил РЕЙЗМАН.

И только в этот момент я вспомнил про пакет и обомлел. Я был поражен тем, что до сих пор не вспомнил о срочном пакете и испуган мыслью, что теперь меня исключат из училища, а в случае пропажи пакета и отдадут под суд.

- Пакет я положил на перекладину под крышей грибка и забыл передать дежурному, - ответил я.
- Немедленно принесите пакет! - приказал старшина.

Опрометью я выскочил из палатки, подбежал к грибку. Пакет лежал на том месте, куда я его положил вчера. Схватил его, прибежал в палатку и сдал старшине. Он взял пакет, повертел его в руках и как-бы немного успокоившись, спросил меня:

- Вы понимаете, что вы наделали?
- Понимаю, виноват.
- А, знаете ли вы, что в нем написано?
- Нет, не знаю.

В пакете донесение Начальнику школы о результатах поиска лошадей. Из-за того, что этот пакет вчера не был доложен Начальнику училища, я имел большую неприятность, несмотря на то, что лошадей мы нашли. Начальник училища бросил мне упрек, что я не донес в установленное время и не поверил мне, когда я сказал, что пакет был мною послан своевременно. Он потребовал разыскать пакет и представить ему, а виновных строго наказать, а если я не представлю пакет, привлечет меня к суровой ответственности. Теперь вам ясно - что вы натворили?

Я стоял, как вкопанный, Боялся даже пошевелиться, с лица и подбородка капали крупные капли пота. - Все ясно, виноват Я!

- Ну, что мне делать с Вами? Ведь это в высшей степени безответственность. Представьте, что то же самое вы могли совершить в бою, на войне, а в срочном пакете сообщалось бы не о лошадях, а решалась судьба сотен, а может тысяч людей? Вы поступили в Военное училище, и хотите стать командиром. Да, разве может быть из такого халатного и безответственного курсанта командир?

Спокойные и убедительные слова старшины, словно молотом ударяли по моему сознанию. На его глубоко справедливые упреки у меня не находилось ни одного слова в свое оправдание. Я отчетливо понимал, что заслуживаю и готов нести любое наказание, лишь бы меня не исключили из училища.

Мысленно я убеждал старшину, что глубоко раскаиваюсь, что не такой уж я безнадежный человек, что смогу заставить себя быть внимательным и дисциплинированным, изживу беспечность и халатность, и что больше таких проступков никогда не допущу, но... не мог выговорить ни слова. Уж слишком очевидна была моя вина.

Очевидно, мой убитый вид и искреннее раскаяние убедили старшину, что свой проступок я осознал и глубоко переживаю, поэтому, неожиданно для меня, свое нравоучение он закончил словами: "Вижу, что вы осознали свою вину и серьезно переживаете, а также учитывая вашу молодость, ограничиваюсь этим разговором. Можете идти.

От такого, неожиданного для меня решения-старшины, я ожил, взглянув на старшину полным благодарности взглядом, я приложил руку к головному убору и быстро вышел из палатки. Я был так бесконечно благодарен своему старшине и глубоко полюбил этого замечательного, чуткого и умного человека-педагога.

Видимо годы и опыт гражданской войны не прошли для него бесследно. Жизнь и боевой опыт научили его понимать людей, быть не только требовательным, но и глубоко человечным. В артшколу он поступил краскомом и, очевидно, не случайно его молодую умную голову покрывала седина.

Через 6 лет в Томской Артшколе мне пришлось вновь встретиться с этим замечательным человеком, он - в роли командира батареи, а я курсовым командиром этой же батареи. Я потом неоднократно убеждался в его подчас суровой, но всегда справедливой требовательности командира, чуткого и внимательного воспитателя. С ним было легко и приятно работать. Будучи тактичным человеком, он никогда не вспоминал о моей оплошности в первом курсантском году на заре моей службы в Армии. К глубокому сожалению, в 1944 году, будучи командиром артиллерийской бригады, он погиб с автоматом в руках, отражая внезапную атаку немецких автоматчиков, прорвавшихся в район боевых порядков бригады. Это было на 2-м Прибалтийском фронте при боевых действиях наших войск в глубине обороны противника.

Генерал-лейтенант артиллерии НЕСТЕРЕНКО А.И.

ОТ АВТОРА: На мой взгляд этот маленький эпизод полезен как для молодых солдат, так и для сержантов и молодых офицеров. Здесь показаны - безответственность неопытного молодого курсанта и педагогически правильные действия боевого командира старшины РЕЙЗМАНА. Другой старшина, возможно, более сурово наказал бы курсанта, но результаты вряд ли были более благоприятными.

«НЕЗАДАЧЛИВЫЙ ЛЫЖНИК»

Лыжным спортом я начал увлекаться с 1926 года, будучи курсантом (Красноярской) Томской артиллерийской школы.

Физической подготовке в школе уделялось достаточно времени, но главное внимание уделялось снарядной гимнастике и легкой атлетике.

В те времена лыжный спорт находился на заре своего развития, и лыжам отводилось мало плановых часов, учебные походы не превышали 3-5 километров, внеплановых занятий и тренировок почти не проводилось.

Хороших лыжников в школе было всего несколько слушателей старшего курса, прибывших из северных районов.

На нашем курсе был только один хороший лыжник Коля Швецов, бывший сверхсрочник, прибывший в школу из Ленинградского Военного Округа. На лыжах он ходил легко и красиво. Нам же лыжи казались неудобным грузом, привязанным к ногам, которые не только не помогали, а мешали движению, путались в ногах и способствовали внезапным падениям.
Однако, несмотря на неудобства, лыжи начали мне нравиться, особенно когда приходилось съезжать на них с горок, и я начал уделять им все больше внимания, все свободное от занятий время тренировался и, по сравнению с другими курсантами, у меня стали проявляться некоторые успехи.

Однажды в начале декабря, когда установилась хорошая зимняя погода и землю покрыл глубокий снег, Коля Швецов и курсант старшего курса Ваня Акулов пригласили меня совершить 60-ти километровый переход из г. Томск до Самусского затона и обратно; там проживали их родственники и мой дядя, работавший в детской колонии воспитателем, бывший партизан Акулов, инициатор этого похода, добился разрешения у начальства, чтобы нас отпустили из школы с ночевкой, вернуться в школу мы должны были в воскресенье не позднее 20-ти часов.

Итак, в субботу, после занятий, мы втроем двинулись в поход.

Вначале я шел бодро и легко. По накатанной зимней дороге лыжи скользили хорошо, отталкиваясь палками, я двигался в основном за счет усилий на руки, изредка перебирая ногами. От такого стиля передвижения руки начали уставать. Подражая товарищам, я начал чаще перебирать ногами, но не имея опыта и тренировок на длительные расстояния, я начал отставать. Акулов и Швецов сбавили темп и более внимательно стали следить за моими движениями, подсказывали и показывали, но мне не становилось легче. Силы предательски покидали меня, лыжи стали непослушными и часто заскакивали друг на друга, палки отяжелели и стали какими-то неуклюжими, я стал чаще и чаще падать.
На 25 километре уже ни советы, ни насмешки, ни добрые подбадривающие слова товарищей не могли мне помочь.

А ночь надвигалась с каждой минутой, темной стеной со всех сторон нас окружали могучие сосны и ели. В лесу было тихо, но стал крепчать мороз. Одеты мы были легко - в лыжных костюмах. Я видел, что у моих товарищей начинает возникать тревога, особенно у Швецова, он чувствовал свою вину, ведь это он уговорил меня идти в этот поход и отрекомендовал Акулову как отличного лыжника. А у этого "отличного" лыжника было только одно желание - остановиться и лечь. Сил больше не было, ноги и руки отказывались повиноваться. Пробовали делать остановки, но лучше я себя не чувствовал, после остановки двигался еще медленнее, организм остывал и предательская усталость все с большей силой овладевала мной.

Акулов, как старший и более опытный лыжник, очевидно, не очень доверяя моей выносливости, на всякий случай захватил с собой тонкую веревку, метров 5. Видя, что я уже не в силах мобилизовать остатки своих сил, чтобы преодолеть оставшиеся километры, они решили взять меня на буксир: один конец веревки привязали мне за пояс, а другой конец—за свой пояс. Поддерживаясь палками, я медленно поехал за ними, Коля Швецов подбадривал меня и помогал вставать, когда я падал. Поочередно сменяясь, они благополучно дотащили меня до Самусского затона. Когда подъехали к поселку, я почувствовал себя лучше и товарищи, не желая показывать жителям мою беспомощность, освободили меня от буксира.

Брат Акулова и мой дядя жили в одном доме. Наше появление было для них приятной неожиданностью; обрадовались, быстро организовали ужин. Теплая хата, пельмени, стакан вина и горячий чай быстро восстановили мои силы. Долго смеялись над незадачливым лыжником, а мне было не до смеха и очень обидно, ведь физически я был не слабее их, но предательские лыжи вымотали у меня все силы: сказались отсутствие умения, незнания стиля ходьбы и недостаток тренировки.

Если бы Акулов и Швецов сразу с места не взяли такой быстрый темп и обратили бы внимание на мой дикий стиль ходьбы, я не израсходовал бы так много энергии, а когда заметили и стали учить, было уже поздно, мои силы были на исходе.

Но…беды позади, мы в тепле, сыты и веселы. Молодой организм быстро восстановил силы. Часа через 3 нас пригласили в соседнюю деревню к девчатам на вечерку. Кто в 18 лет откажется от такого предложения? Про усталость забыто, и мы все, молодые, холостые и веселые, переодевшись в штатское, в теплые полушубки и валенки, двинулись за 2 километра к девчатам.

Тогда в деревнях клубов, какие есть теперь, не было, и вечеринка была организована в большой просторной избе, нас встретили дружелюбно и под веселые звуки гармони мы отплясывали с девушками и слушали их звонкие песни до 2-я часов ночи. Собрались в обратный путь, а на улице буран беснуется, снегом замело дороги, не зги не видно, брели по пояс в снегу; мокрые, разгоряченные и веселые едва добрались до дому, долго сушились у горячей печки и лишь под утро уснули крепким богатырским сном.

После горячего и обильного обеда часа в 3 отправились в свою школу, но учитывая мою лыжную "выносливость" уже не на лыжах, а в розвальнях, в теплых полушубках.
Чтобы не подрывать своего авторитета как лыжников, мы, не доезжая несколько километров до школы, отпустили розвальни обратно, а сами на лыжах пришли в школу раньше срока.

Из этого похода я сделал вывод: чтобы быть хорошим лыжником, мало быть физически сильным, нужны еще уменье и большая тренировка.

Этот опыт пригодился мне спустя 9 лет, когда я в 1935 году возглавлял 1.000 километровый лыжный пробег отряда TАШ. Я узнал цену тренировкам и роль веревки в походе, когда пришлось везти других ослабевших лыжников, и это имело решающее значение для успешного завершения пробега.

Встреча Алексея и Кати.
Любовь.
Вся жизнь вместе.
О чудесном человеке, моем славном спутнике жизни,
любимой нашей бабушке Кате – Екатерине Харлампиевне.

1928 год. Я курсант третьего курса 2-й батареи Томской Артиллерийской школы.

Начальник школы комдив СТРАНДСТРЕМ, комиссар ВОЙЧЕНКО – опытный чекист. умнейший педагог-психолог. Он как заботливый и внимательный отец оберегал курсантов от дурного влияния города.

В те времена в Томске, как и во многих городах Сибири, было предостаточно разного рода социально-враждебных, буржуазных, мелкобуржуазных и мещанских группировок. От контрреволюционного нэпманского отребья до сосланных в Томск троцкистов. Эти, враждебные Советской власти элементы общества, стремились оказывать свое вредное влияние на молодежь - студентов и курсантов- военного училища.

А Томск в те времена был студенческим городом, в нем находился старейший университет России - технологически! институт, педагогический, медицинский и сельскохозяйственный Тимирязевский институты, техникумы, Совпартшкола и другие учебные заведения. Так что поле деятельности враждебным элементам было достаточно широким. Поэтому не случайно некоторые юноши и девушки попадали в ловко расставленные враждебные сети нэпманского и мелкобуржуазного враждебного Советской власти «болота», в том числе и религиозно-баптистских сект.

Чтобы оградить курсантов от враждебного влияния, комиссар Артшколы комбриг ВОЙЧЕНКО требовал от партийных и комсомольских организаций дивизионов и батарей устанавливать тесную связь с -учебными заведениями, особенно с теми, где много девушек, такими как Педагогический и медицинский техникумы и др. Настойчиво рекомендовал брать шефство по военизации над этими учебными заведениями. Поощрял организацию и проведение совместных молодежных вечеров. Для военизации в порядке партийного и комсомольского поручения выделялись наиболее подготовленные курсанты. В число таких курсантов попал и я. Меня и ряд других товарищей закрепили за Педтехникумом.
Это поручение мы выполняли с большой охотой и для проведения занятий по военным дисциплинам готовились хорошо. Не хотелось позорить свое достоинство, тем более что в аудитории было больше девушек.

Занятия мы проводили в вечернее время, аккуратно, всегда в назначенное время независимо от количества присутствующих, но надо cказать, что посещение было отличное. Или потому, что мы хорошо проводили занятия, или потому, что этому вопросу уделяли большое внимание партийная и комсомольская организации Педтехникума и нашей школы.

Кроме занятий, мы с большим желанием участвовали в молодежных вечерах Педтехникума. На этих вечерах широко показывалась самодеятельность. Ведущее место в самодеятельности занимало выступление "Синей блузы", так назывался коллектив самодеятельных СТУденческах артистов. У них и форма была единая, именно синие блузы и синие шапочки.

В программе выступлений большое место отводилось сатире и критике. У молодежи «Синяя блуза» пользовалась большим успехом. После выступления "Синей блузы" вечера заканчивались хороводом и разными коллективными играми (кошки-мышки, третий лишний, дергать чеснок, в жмурки и т. д.) А когда разрешили танцы, то вечера заканчивались бальными танцами, иногда под духовой оркестр. Последний танец вальс и под звуки марша закрывался вечер. Все в хорошем настроении расходились. Бальные танцы для нас, особенно для бывших деревенских парней, дело было нелегкое, так как мы, курсанты, не умели танцевать. Но, несмотря на нашу неуклюжесть, девушки иногда тащили нас в круг и начинали раскручивать, рискуя своими ножками и туфельками.

С большим волнением, неуклюжестью и стеснением мы постепенно овладели этим не очень сложным и в то же время приятным искусством.

Посещая занятия и вечера в Педтехникуме, я видел много хороших девушек, а в молодости каждая девушка по-своему хороша и привлекательна, как в поле цветы.
Но мое внимание было особо приковано к жизнерадостной, смелой, общительной и независимой девушке Кате Великопольской. Я обратил на нее внимание еще потому, что она аккуратно посещала занятия по военизации, а главное участвовала в «Синей блузе», причем в числе активных ее организаторов и исполнителей, живая, энергичная, шустрая и всегда румяная, возбужденная.

Особенно она мне понравилась во время субботника по посадке деревьев и оборудованию спортплощадки на площади перед Педтехникумом.
После окончания работ студенты и курсанты стали играть в волейбол. Наиболее активное участие в игре принимала Катя. В весенний теплый и солнечный день, в лучах солнца, каким-то родным и манящим огоньком переливалась на ее белом с легким загаром лбу прядь выгоревших, золотистых волос.

Эта сверкающая и манящая прядь, непокорно выбившаяся из общей аккуратной светло-русой прически под фокстрот. В те времена такие прически были в моде. Вообще мне не нравились рыжие девушки, а тут вдруг одна выгоревшая рыжая прядь волос меня увлекла, поманила, почувствовалось что-то теплое, близкое и родное.

Может быть, это был приятный отголосок воспоминаний детства, так как у моего деда Осипа, отца моей мамы, была рыжая борода с темно-рыжим. бронзовым отливом в лучах солнца и этот бронзовый перелив мне очень нравился. Я любил этого сильного, доброго и внимательного ко мне дедушку. Я был его первым внуком, поэтому и он любил меня, как все добрые старики любят своих внуков, особенно первых.

А, может быть, это было доброе предчувствие нашей с Катей 50-летней совместной дружной жизни. Как бы то ни было, эта шустрая девчонка с рыжей прядью волос мне очень понравилась, прямо-таки внезапно вошла в душу…

С той поры, с того субботника, я стал более внимательно и пристально наблюдать за ней и установил, что за ней настойчиво ухаживают два Лёни. Лёня Дробинин - студент Педтехникума и Лёня Кузнецов - курсант нашей батареи.

Вот это да! - думал я. Два Лёни ухаживают, теперь включается третий... И я решил избрать тактику постороннего наблюдателя, карикатуриста. Замечая со стороны отдельные моменты их встреч на занятиях, на вечерах или лыжных прогулках, я набрасывал небольшие карикатуры, юмористические рисунки на тему - как оба Лёни увивались вокруг Кати.
Оба они имели характерные и запоминающиеся черты лица. Лёня Дробинин - светлый шатен с продолговатым лицом, большим лбом и массивным выдвинутым вперед подбородком. А Лёня Кузнецов – брюнет с темными, стриженными под машинку волосами, черными бровями, задумчивыми, умными черными глазами, поэтому карикатуры получалась с поразительным сходством. Эти зарисовки я посылал Кате по почте на домашний адрес. Как потом мне рассказывала Катя и ее сестра Лена, получая такие письма с комическими зарисовками, Катя и Лена от души смеялись. Кате очень хотелось узнать автора этих зарисовок.

Подпись была краткая - «Наблюдатель». На рисунках был и сам.